Стервятник - Страница 103

103

Поторапливать уже не приходилось – сюрреалистический конвейер, оказавшись однажды запущенным, самостоятельно работал на полную мощность. Временами Родион бросал быстрый взгляд на дорогу – никого…

Сонины движения уже стали отработанно четкими – ни одного лишнего. Бросает очередной бумажник в сумку, легоньким взмахом револьвера заставляет положить руки на затылок, делает шаг вперед, но все равно ее движения представляются удручающе медленными, словно в кошмарном сне…

Родиону вдруг захотелось, чтобы его сейчас видела Лика. Вообще-то, насквозь идиотское побуждение, самое нелепое, какое в этот миг можно испытать, но оно не проходило, мешаясь с приятным осознанием своего превосходства в растекавшийся по жилочкам огненный коктейль. «Какая жизнь! – подумал он отрешенно. – Нет, какая жизнь!» И, спохватившись, постарался придать себе самый грозный вид: показалось на секунду, что лицо стало расплываться в блаженно-идиотской улыбке. Он был на седьмом небе – сражался за свое будущее, лепил его собственными руками, ни перед кем не унижаясь, ни от кого не завися… Исполнился безмерного уважения к себе – смелому рыцарю, господствовавшему над трусливой, потеющей от страха толпой. Зрение и слух обострились, он видел со своего места взмокший лоб крепенькой бабенки через пять рядов от него, слышал чей-то панический шепот:

– Доставай ты быстрее! Выстрелит же…

Вновь мелькнула рука с револьвером – Соня влепила кому-то по лбу рукояткой, стоило очередному клиенту малость замешкаться. Руки с бумажниками замелькали еще быстрее, высовываясь в проход, подрагивая от нетерпения. Соня ускорила шаг, выхватывая добычу, не глядя, швыряя в сумку, она держалась замечательно – очаровательная Бонни, боевая подруга… Родион даже мимолетно умилился, подавив неуместный прилив желания.

Все. Обслужены по высшему классу. Откуда-то с последних кресел все явственнее слышатся истерические всхлипы, но это уже не волнует, дело сделано… Посторонившись, Родион пропустил Соню, с потолстевшей сумкой на плече в темпе рванувшую к «москвичу», рывком за руку выдернул из кресла спутницу толстяка, нашарил подошвой ступеньку, спустился к двери, почувствовав ее лопатками, крикнул водителю:

– Эй, распахнул калитку, хватит спать!

Тот, покосившись хитрым глазом сквозь растопыренные пальцы, моментально «очнулся», повернул нужный рычажок и вновь замер, втянув голову в плечи. Его происходящее касалось меньше всего – уж при нем-то пухлого бумажника с валютой не было, а потому, прекрасно соображал Родион, водила в герои не полезет…

Толстяк открыл глаза и, увидев, что его спутница стоит лицом к лицу с налетчиком, крепко удерживаемая им за руку, вконец ошалевшая от страха, оцепеневшая подобно Лотовой жене, осмелился открыть рот:

– Слушай, отпусти, зачем она тебе…

– Молчать! – бросил Родион. – А ты сядь! На ступеньку сядь, кому говорю…

И отпустил тонкое запястье. Девушка торопливо плюхнулась на грязноватую ступеньку – так, словно мечтала срастись с ней, стать единым целым. По щекам у нее текли слезы, но поздно было жалеть соплячку, не терять же из-за нее время…

Достав из кармана блестящую металлическую коробку, Родион сунул ее девушке на колени, прикрикнул:

– Возьми провода! Соедини концы, живо!

Она боязливо взяла два толстых провода в красной пластиковой изоляции, но сдвинуть оголенные концы, пучки тончайших медных проволочек, не спешила. Уставилась на него заплаканными глазами, прошептала:

– Взорвется…

– Дура, – с ласковым упреком сказал Родион. – Я ж с тобой рядом стою, неужели непонятно? Ну, живенько! – и приблизил к лицу дуло пистолета…

Решилась наконец, соединила проволочки, втянув голову в плечи и зажмурившись. Секунды через три открыла глаза, сообразив, что ничего страшного не произошло, и автобус целехонек, и все до одного живехоньки, жизнь продолжается…

Родион нажал кнопочку на коробке, и в зеленоватом узком окошечке замаячили черные угловатые цифры: 0:30 – а дальше еще две, поменьше, они мелькали, отсчитывая обратный ход времени с тупой электронной старательностью.

– Вот так и держи провод очки, – сказал он, повысив голос – к сведению и всех остальных. – Разъединишь до того, как пройдет полчаса и все обнулится – рванет так, что от вас всех и пыли не останется… Усекла?

Она отчаянно закивала, таращась на него сквозь слезы, рискнула спросить:

– Ап-потом?

– А потом, когда останутся одни нули, бомба и отключится, – благодушно разъяснил Родион. – Можете петь и плясать… А пока сидите тихонечко, особо по салону не шастайте, а то еще от лишнего сотрясения сработает… Чао!

Выскочил из автобуса, далеко зашвырнул в лес ключи и припустил к «москвичу», где Соня уже предупредительно распахнула для него дверцу. Развернувшись так, что из-под колес взлетел песок с мелкими камешками, он помчался в сторону Шантарска, хохоча про себя, словно его щекотали.

В коробке не было никакой взрывчатки – только положенный для веса кирпич и старательно укрепленный электронный будильник отечественного производства, который в Шантарске можно купить на каждом углу. Но ограбленный народишко, ручаться можно, все эти полчаса просидит, боясь дохнуть – наверняка все регулярно смотрят импортные боевики, где такие вот коробочки с цифирками взрываются столь смачно, что пламя встает до небес и отрицательных героев разметывает на километр вокруг…

На этот фокус его натолкнуло воспоминание о младшем дедушкином брате, в честь которого Родиона, собственно, и нарекли. Дядя, на вид тишайший старичок самого субтильного облика, во время Второй мировой командовал на Карельском перешейке отрядом диверсантов из «Смерша», посреди необозримых и бескрайних чухонских чащоб игравшим в кошки-мышки с такими же крутыми и несентиментальными финскими лесными спецназовцами – потаенная война без всякой оглядки на Женевские соглашения, с чем обе стороны, не сговариваясь, смирились заранее…

103