Стервятник - Страница 140

140

– Мариш… – сказал он как мог убедительнее. – Давай без соплей и трагических физиономий. Говорю же тебе, времени мало. Все запомнила?

– Все. – Она смотрела с покорной безнадежностью. – Подъезжаю к окончанию занятий, поднимаюсь за ней, забираю с собой и увожу. Но если…

– «Если» – это будет моя забота, – сказал он задумчиво. – Но ты все же возьми…

Воровски оглядевшись, сунул ей в карман курточки тяжелый револьвер, уже прославленный как в делах разбойных, так и в наказании криминаль-репортера, лежавшего сейчас на животе в отдельной палате. Предупредил:

– Я зарядил дробовыми, зря не дергайся, но и не разевай варежку…

– Ох, Родька…

– Шагай, – безжалостно приказал он.

Маришка попыталась улыбнуться, но получилось плохо. Медленно, чуть неуверенными шагами пошла к своей крохотульке «Оке», обернулась, уже взявшись за ручку двери. Родион нетерпеливо махнул рукой. Она села за руль, белая табакерочка резко взяла с места, вывернула на Кутеванова.

Никто не поехал следом – это ободряло. Родион еще раз перебрал в уме все свои будущие действия и их последовательность – и пришел к выводу, что ничего не упустил. Осталось только то, чего никак нельзя было предусмотреть и предугадать. Отступление. Отступление после. А здесь уже приходилось полагаться на везение.

Сел за руль белой «хонды». Еще раз пробежал взглядом извлеченную из бардачка доверенность – нет, комар носу не подточит. Какой-то Лукоянов Семен Ильич оформил ее на Родиона по всем правилам и заверил у нотариуса. Ни один инспектор не придерется.

Вставил ключ зажигания…

И оказался в невидимой скорлупе.

Впервые за все время клятый белоснежный кошмар настиг его средь бела дня, завладел столь пугающе и всецело. Нельзя было пошевелить и пальцем, всем телом ощущал невидимый панцирь, мягко-упругий, кончавшийся широким кольцом под ушами и нижней челюстью. Тишина. Неподвижность. Белоснежность.

Сквозь тоненькое электронное попискиванье прорвался голос Лики, четко, разборчиво, словно бы отрешенно выговоривший:

– Восемнадцатый день.

Сердце, как он ни сопротивлялся, зашлось в сосущей смертной тоске. Он ощущал себя потерянным на неведомом рубеже меж непонятными мирами, бессильный, неспособный ни прорваться вперед, ни вернуться назад.

Лика повторила над самым ухом:

– Восемнадцатый день…

Он напряг все тело, каждый мускул, каждую тонюсенькую жилочку. Панцирь лопнул – вернее, медленно растаял. Родион обнаружил, что весь взмок от пота. Головная боль словно бы превратилась в тяжелую свинцовую чашечку, плотно облегавшую затылок. Зато вокруг снова был солнечный день, сквозь чисто промытое лобовое стекло ухоженной машины он видел нелепое подобие рыцарского замка, собранное из разноцветных надувных мешков, и прыгавших на ярких подушках детишек.

Старательно протерев платком лицо, шею, затылок, даже кисти рук, повернул ключ.

Напрасно боялся. Дашина белая «Ока» все еще стояла возле здания УВД. Он проехал мимо, свернул к ювелирному магазину – нет, возле него останавливаться надолго опасно, еще охрана встревожится, заехал во двор, миновал дом из конца в конец. Остановился у выезда на улицу, так, чтобы никому не загородить дороги. Отсюда виднелся лишь кусочек стоянки – но белая «Ока» как на ладони.

Рядом с ним на сиденье лежал букет из алых тюльпанов, завернутый в прозрачный целлофан. Родион был чисто выбрит и неплохо одет, даже при галстуке. У прохожих не должно возникнуть никаких подозрений – парень ждет девушку, судя по пышности букета, тут все серьезно и романтично…

Пистолет был за поясом, слева. На какой-то момент он всерьез прикинул шансы: не выстрелить ли отсюда, опустив стекло левой дверцы? Вообще-то, при промахе можно послать еще парочку пуль, прежде чем начнется тарарам…

Нет, чересчур рискованно. Давно и справедливо сказано, что пистолет – оружие идиотов. Даже столь убойная и надежная машина, как Тульский Токарева. Стрелять придется метров с сорока, нет гарантии, что попадешь в голову, а без этого не стоит и пытаться. Кто ее знает, может щеголять в бронежилете, привычка к подобным знакам внимания со стороны мужчин…

Остается первоначальный вариант – возле дома. Все возможные позиции для стрельбы давно изучены, пути отхода просчитаны, есть даже болван, которому предстоит сыграть роль козла отпущения, если Даша окажется крайне хитра…

Во-от они и мы…

Даша, в черных джинсах и черной куртке, не спеша шагала к «Оке» в сопровождении незнакомого типа в штатском. Неужели поедут вместе? Нет, он отошел, направился к пешеходному переходу.

Родион включил зажигание. Даша уверенно вырулила со стоянки, поехала в крайнем левом ряду. Родион тронулся следом, отделенный от нее четырьмя машинами. «Ока» шла ровно, не перестраиваясь без нужды, не метаясь из ряда в ряд – так и должен вести себя человек, не подозревающий о слежке и не пытающийся провериться.

Сам он извертелся, пытаясь определить, не едет ли кто-то за ни м. Не хватало должного опыта. Любая из двигавшихся сзади машин могла оказаться хвостом. Кроме тех, что обгоняли, конечно. Это Родиона чертовски нервировало, он время от времени снимал с руля то одну, то другую руку, вытирал о брюки влажные ладони. Раньше все было совершенно иначе…

Внимание! У «Оки» замигал левый поворот. Куда она может сворачивать, если до следующего перекрестка далеко, а во дворы не повернешь, повсюду заборчики, хоть и невысокие…

А-а… Даша остановилась у тротуара, напротив серого дома сталинской постройки, стоявшего буквой «П» – короткая перекладинка отодвинута далеко в глубь двора, образованного длинными пятиэтажными крыльями. Вышла, заперла машину, не оглядываясь, сунув руки в карманы куртки, направилась к короткой перекладинке, к единственной двери, высокой, двустворчатой.

140